Марина Цветаева: малоизвестные факты

Два портрета

Л.Е. Фейнберг. Марина и Гайдан. Бумага, сангина. 1976.

Л.Е. Фейнберг. Марина и Гайдан. Бумага, сангина. 1976.

 

В 1929 году в Коктебеле сгорело кафе. В этом пожаре погиб один из прижизненных портретов Марины Цветаевой. Кафе «Бубны», принадлежавшее греку Синопли, в конце июля 1912 года было расписано известными художниками. Дочь одного из них – Аристарха Лентулова – вспоминает, что кафе

«…находилось в середине еще почти пустого Коктебеля <…> На одной стене на специальной доске была изображена всякая снедь, а на другой – карикатуры на тогдашних обитателей Коктебеля. Алексей Толстой, например, был одет на пляже в шубу и бобровую шапку, а подпись гласила: “Нормальный дачник – враг природы, страшитесь, голые народы!..” <…>

    Марина Цветаева была изображена забившейся… под стол вместе со своими рычащими псами, Волошин – в одной коротенькой распашонке, и так далее в том же духе».

 Об этих «рычащих псах» Марина Цветаева рассказала в очерке «Живое о живом»:

«…не миновать коктебельских собак. Их было много, когда я приехала, когда я пожила, то есть обжилась, их стало – слишком много. Их стало – стаи. Из именных помню Лапко, Одноглаза и Шоколада. Лапко – орфография двойная: Лапко от лапы и Лобко от лоб, оправдывал только последнюю, от лба, ибо шел на тебя лбом, а лапы не давал. Сплошное: иду на вы. Это был крымский овчар <…> Я сразу, при первом его надвижении лбом, взяла его обеими руками за содрогающиеся от рычания челюсти и поцеловала в тот самый лоб, с чувством, что целую, по крайней мере, Этну. К самому концу лета я уже целовала его без рук и в ответ получала лапу <…> Вторым, куда менее казистым, был Одноглаз, существо совершенно розовое от парши и без никаких душевных свойств, кроме страха, который есть свойство физическое. Третий был сын Одноглаза (оказавшегося Одноглазкой) – Шоколад, в детстве дивный щенок, позже – дикий урод. Остальных никак не звали, потому что они появлялись только ночью и исчезали с зарей. Таких были – сонмы. Но – именные и безымянные – все они жили непосредственно у моего дома, даже непосредственно у порога <…>

    В революцию, в голод, всех моих собак пришлось отравить, чтобы не съели болгары или татары, евшие похуже. Лапко участи избежал, ибо ушел в горы – сам умирать».

Была еще одна собака – по кличке Гайдан. В письме к Максимилиану Волошину от 14 августа 1911 года из Усень-Ивановского Цветаева благодарит его «за Гайдана, 4 pattes* и затылок». Публикаторы письма Цветаевой предполагают, что Волошин вложил в письмо к Марине «отпечатки лап коктебельской собаки… и свое шуточное стихотворение “Гайдан”», в котором Цветаева увидена глазами пса:

Я их узнал, гуляя вместе с ними.
Их было много. Я же шел с одной.
Она одна спала в пыли со мной.
И я не знал, какое дать ей имя.
Она похожа лохмами своими
На наших женщин. Ночью под луной
Я выл о ней, кусал матрац сенной
И чуял след ее в табачном дыме…

Изображение Цветаевой с собаками в кафе «Бубны» не сохранилось, но в иконографии поэта есть рисунок художника Леонида Фейнберга, хорошо знавшего Цветаеву в Коктебеле. Рисунок, сделанный по памяти в 1976 году, называется «Марина и Гайдан».

____________

* лапы (фр.)

 

Источники:

1. Шустов А. «…Где сквозь синь мелькает дно» // Феодосийский альбом. 1998. 21 ноября.
2. Цветаева М.И. Живое о живом // Цветаева М.И. Собр. соч. В 7 т. Т. 4. М., 1994.
3. Цветаева М.И. Письмо М.А. Волошину от 14 августа 1911 г. и комментарии к нему // Цветаева М.И. Собр. соч. В 7 т. Т. 6. М., 1995.
4. Волошин М.А. Собр. соч. Т. 2. М., 2004.